Операция «Шедевр»  - Роберт Уиттман

Один из наших соседей, Уолтер Гордон, работал специальным агентом в балтиморском отделе ФБР. Когда мне было десять лет, я считал его самым классным человеком на свете. Мистер Гордон каждый день надевал хороший костюм, сияющие ботинки и хрустящую белую рубашку. У него была самая красивая машина в нашем квартале: зеленый двухдверный «Бьюик Скайларк» последней модели, специальный выпуск для ФБР. Люди смотрели на Гордона с уважением. Я знал, что он ходит с пистолетом, но никогда не видел оружия, и это только добавляло загадочности. Я дружил с его сыновьями — Джеффом, Деннисом и Дональдом. Мы играли в мяч во дворе перед их домом и менялись бейсбольными карточками в подвале. Гордоны были добрыми людьми. Они не оттолкнули нашу семью в трудный период и не давали почувствовать, что это одолжение с их стороны. В мой одиннадцатый день рождения миссис Гордон узнала, что у меня никогда не было торта на праздник, и испекла его сама — со слоем темного шоколада. Через несколько лет мистер Гордон услышал, что папа открыл новый ресторан морепродуктов, и начал приводить туда на обед коллег-агентов. Это было им не по пути и не в лучшем районе, рядом с ипподромом Пимлико. Я понимал, что Гордон ходит туда не ради еды: он просто хотел привести платежеспособных клиентов и помочь соседу.

Ресторан — Neptune’s Galley — не продержался долго. Это было одно из многих папиных предприятий. В любой своей затее отец всегда оставался начальником и хозяином. Он был общительный и не жадный, но у нас никак не получалось накопить капитал и обрести финансовую стабильность. Он пробовал заниматься капитальным ремонтом домов, верховыми лошадьми для скачек, составлял каталоги колледжей, написал книгу о том, как выиграть в лотерею. Он безуспешно участвовал в выборах в городской совет и открыл на Говард-стрит магазин антиквариата под названием Wittman’s Oriental Gallery. Это было одно из самых успешных и приятных его начинаний. Папа рассчитывал, что я вырасту и стану участвовать в его бизнес-проектах, а мама хотела, чтобы я стал профессиональным пианистом и играл классику. (В старших классах у меня получалось, но я быстро понял, что недостаточно хорош и карьеру в музыке не сделаю.)

В 1973 году я поступил в Таусонский университет — ходил на вечерние занятия, когда мог себе это позволить. К тому времени я уже знал, кем хочу стать. Агентом ФБР. Свои планы я держал при себе: не люблю много говорить о том, что собираюсь делать, пока не сделаю. Наверное, эта черта передалась мне от японских предков. Кроме того, мне не хотелось разочаровать родителей.

Мое представление о работе в ФБР стало более зрелым. Эта профессия теперь казалась мне не только интересной, но и разумной, ответственной, волнующей. Мне нравилась мысль, что я буду защищать невиновных, расследовать дела, стану полицейским, главное оружие которого — мозги, а не пистолет. Еще мне хотелось послужить стране: было неловко, что призывная лотерея закончилась за год до того, как мне исполнилось восемнадцать, и во Вьетнам я не попал. Еще я много лет наблюдал, как трудно папе приходится с малым бизнесом, и перспективу стабильной государственной службы с гарантированными благами не стоило сбрасывать со счетов. Наконец, меня привлекали понятия о чести, по-японски гэдзи. То немногое, что я знал об агентах ФБР, по большей части основывалось на наблюдениях за мистером Гордоном и телепередачах, но эта профессия казалась мне достойным способом послужить своей стране. Окончив университет, я позвонил в ФБР и спросил, могу ли я устроиться туда на работу.

Агенту, который поднял трубку, я возбужденно поведал, что соответствую всем требованиям: мне двадцать четыре, я окончил колледж, я гражданин США и у меня нет судимостей.

— Это, конечно, замечательно, молодой человек, — как можно добрее сказал агент. — Однако нам хотелось бы, чтобы у кандидатов было как минимум три года опыта работы в реальном мире. Накопите — тогда и перезвоните.

Разочарованный, я перешел к плану Б: дипломатической службе. Я рассчитывал, что три года поработаю в госдепартаменте, попутешествую, а потом переведусь в ФБР. Я прошел экзамен, но работу не получил: наверное, не хватило политической жилки.

В тот же год мы с братом Биллом начали участвовать в новом папином проекте: ежемесячнике о сельском хозяйстве The Maryland Farmer. Ни папа, ни я не имели представления ни о журналистике, ни о фермерстве, но газета в любом случае на семьдесят пять процентов состояла из рекламы удобрений, семян, молочных продуктов, тракторов и всего, что может понадобиться фермеру. У нас были разные рекламодатели: от гигантов размером с Monsanto до небольших сельских магазинчиков. Я никогда раньше не занимался набором, не писал заголовков и не мог отличить ангусскую породу коров от голштинской, но быстро все это освоил. А еще я научился искусству слушать: встречался с фермерами, был судьей на их шоу, обхаживал руководство корпораций, знакомился с профессиональными чиновниками. Я писал и редактировал статьи, продавал рекламу, занимался дизайном заголовков, проверял экземпляр, который вводили в большой аппарат компании Compugraphic, делал вырезки и наклеивал их на страницу. Дела шли неплохо, и к 1982 году Wittman Publications охватила четыре штата. Я много ездил — наверное, полторы сотни тысяч километров в год, — учился продавать товар и, что еще важнее, самого себя. Это мне очень пригодилось спустя годы, когда я уже работал тайным агентом. Тогда я усвоил самый важный секрет продаж: если человеку нравится товар, но не нравишься ты, он ничего не купит. Если же он не в восторге от товара, но ты ему понравился, шанс есть. В бизнесе сначала продаешь себя, поэтому главное — произвести хорошее впечатление.

Попутно я научился манипулировать людьми: надо было заставить скотоводов, производителей арахиса и табака, лоббистов поверить, что мне — городскому мальчику — небезразличны их проблемы. Но на самом деле меня эта тема не интересовала. Мне по-прежнему хотелось в ФБР. И через восемь лет вечных дедлайнов, еженедельных поисков рекламодателей и решения банальных споров между репортерами и рекламщиками эта работа мне надоела.

Однажды октябрьским вечером я вышел из офиса, чтобы выпустить пар и как следует поужинать. Я выбрал модный новый ресторан в центре города: там можно было заказать тарелку отличного супа биск из лобстеров и посмотреть четвертую игру Чемпионской серии Американской лиги: Baltimore Orioles против Los Angeles Angels. Мне подали суп. И он оказался как раз в точку: день был такой загруженный, что я даже не пообедал. Orioles в четвертом иннинге вырвались вперед на три пробежки, но какая-то блондинка у бара постоянно вставала, загораживая мне экран. Меня это раздражало. Но во время пятого иннинга она слегка повернулась, и я увидел ее в профиль. Ух ты! Это была девушка ослепительной красоты, а ее улыбка заставила меня забыть о бейсболе. Я постарался сохранить спокойствие и представился. Мы проговорили около часа, и наконец она согласилась дать мне свой номер. Ее звали Донна Гудхэнд. Ей было двадцать пять, она работала менеджером в стоматологическом кабинете и обладала потрясающим чувством юмора. На багажнике ее белого «Малибу Классик» 1977 года выпуска была наклейка: «Не будешь заботиться о зубах — они от тебя уйдут». Мне понравился ее стиль, и я думал, что во время нашей первой встречи я вел себя очень учтиво. Но, как она потом призналась, для нее все выглядело иначе: я показался ей навязчивым и бесцеремонным и спас положение только на третьем свидании, когда пригласил ее к родителям и спел серенаду Unchained Melody, аккомпанируя себе на фортепиано. Через два с половиной года мы поженились.